Мама - Тютчева Вера Николаевна – артистка балета, затем педагог хореографии.
Отец - знаменитый капитан Балтийского пароходства, участник многих известных морских экспедиций. Участник финской и II мировой войны. По ложному обвинению репрессирован и расстрелян в 1941 г. Полностью реабилитирован в 1962 г.
Часть войны мы прожили в Ленинграде, затем вместе с миллионами людей двинулись на восток, оказались в Ташкенте, где сидели, лежали, спали на полу тысячи людей. Нас с мамой подобрал добрый человек и привёл к себе домой, где предоставил нам маленькую комнату с кроватью и столом. Мама бралась за любую работу, иногда сельскую, принося вместо оплаты какие-то овощи. Но чаще мы голодали, у мамы была дистрофия. Однажды ночью зимой, при возвращении домой, маму на пустынной улице остановили трое подростков с длинными ножами и потребовали снять тёплое и добротное пальто, жаловаться было бессмысленно, город кишел бандитами.
В 1944г. мы вернулись в Ленинград, я пошла в первый класс, а мама стала работать на стройке, расчищала кувалдой от обломков разрушенных войной зданий будущие строительные площадки, потом вернулась в театр, потом преподавала.
Я окончила отделение мастеров – исполнителей (керамистов), работала на производстве, в 1965 г. окончила училище Штиглица и поступила в комбинат ДПИ, где трудилась до его закрытия в 1993 году. После закрытия комбината я работала в детском саду и художественной школе преподавателем керамики, бралась за любую чёрную работу, и всё равно мы голодали.
Являюсь членом Союза Художников России и академиком Петровской Академии науки и искусств, которая собирает под своим крылом художников, работающих в национальных традициях.
Участник многих выставок, в том числе персональных.
Дорогие друзья!
Мне повезло на заре моей жизни встретить людей с чистой душой и открытым сердцем. Они появились в моей жизни, осенив меня светом своей доброты и внимания, и исчезли, ничего не требуя взамен, указали мне мой путь и укрепили в нём меня.
Я благодарна В.Н. Китайгородской, замечательному скульптору, а для меня преподавателю лепки во Дворце пионеров. Это она рекомендовала мне поступать на керамику в Училище Штиглица, о котором я до этого не знала, а не на скульптуру в Академию Художеств ( как я собиралась).
Я благодарна Г. А. Пионтеку (преподавателю Училища Штиглица, впоследствии известному философу-архитектору) за то, что , высмотрев в огромной толпе посетителей подготовительных курсов Училища меня – малюсенькую пятнадцатилетнюю девочку – он стал приносить мне одну за другой великолепно изданные, невиданные в те бедные времена (1952г.) книги с иллюстрациями по керамике и мечетям Востока.
Но более всего я благодарна музейному работнику, главному хранителю Павловского музея-заповедника, а в 60-х годах сотруднику музея Училища Штиглица ныне здравствующей Элеоноре Дорофеевне Нестеровой. Молодой и прелестной девушкой, чуть старше нас, она явилась к нам преподавателем истории прикладного искусства. С трепетом приступая к лекции, она последовательно раскрывала перед нами картины сказочного богатства прикладного искусства всех времён и народов и привела нас в запасники музеев. Именно здесь, проходя, можно сказать, протискиваясь в тесных проходах помещений с пола до потолка уставленных произведениями искусства, я окунулась в чрезвычайно насыщенный мир мастерства, таланта, души давно ушедших в другой мир гениев. Задетая «за живое» этим зрелищем, заручившись необходимыми документами, я в течении 10 лет не вылезала из запасников Эрмитажа, изучая, вникая, ощущая благодарность, исходящую от творчества великих художников Итальянского Возрождения, русского эмалевого искусства и бесконечно любимых изделий лиможских мастеров. Здесь меня запирали на ключ на целый день, и я полностью погружалась в глубины их изысканного искусства.
Я изучила на уровне перевода чешский язык, так как первые журналы по прикладному искусству приходили из Чехословакии. Пытаясь понять красоту керамики Итальянского Возрождения, я изучила итальянский язык и перевела всю рецептуру, имеющуюся в старинных итальянских книгах.
Мне повезло поступить учиться в Училище Штиглица в годы, когда там бурно кипела творческая жизнь, не имеющая ничего общего с современным вялым и тусклым существованием.
Преподавали заслуженные маститые архитекторы и художники с большим творческим багажом, которым они щедро делились. Хор, самодеятельность, высокие спортивные достижения, выпуски газет. И всё это на фоне сокровищницы искусства, созданной бароном Штиглицем – красивейшими интерьерами с росписями, мраморными лестницами, богатейшим музеем с обширными коллекциями, в том числе зал со старыми изразцовыми печами. Кроме того, в бесконечных подвальных помещениях стрекотали, жужжали, ворочались станки многочисленных производственных мастерских металла, дерева, ткачества, керамики. Огромная библиотека с редкими книгами, иногда неподъёмными, где очень вежливые два (библиографы) библиотекаря буквально заваливали студента книгами по нужной ему теме.
Кафедра керамики тоже изобиловала прекрасными педагогами. Увлечённая работой, я часто засиживалась до полуночи в мастерских, не замечая времени, и покидала здание с лучиной в руке, потому что в те годы в 12 ночи вырубали электричество во всём здании.
Мне повезло, в год моего окончания Училища Штиглица в Союзе Художников возник план создания экспериментальной творческой мастерской для художников в системе создающегося комбината Декоративно-прикладного искусства, пр. Тореза 102.
Меня выбрали для создания творческо-производственной базы в совершенно новом и пустом тогда здании, ещё без стен и перегородок. Имея за плечами специальность мастера-модельщика, курс обучения в Штиглице, опыт производственной работы, я смело взялась за дело. Планируя места, стены, перегородки, подготавливая материалы, я была так счастлива, что распевала русские песни и романсы, которые знала великое множество, и они гулко разносились в пустом здании. Все материалы – краски, кисти, глазури, глина, посуда, мельницы, печи большие и малые, весы и пр. были выписаны и выхлопотаны мною благодаря поездкам и командировкам. Спустя год мастерские стали заполнять художники, получившие свои бесплатные места, услуги гончара и обжиг, большой выбор глазурей и эмалей с богатого нашего склада. Образовался большой коллектив «признанных» и «непризнанных» гениев, около 100 человек. Проработав два года мастером нашего производственного участка, я перешла в разряд художников, получавших и исполнявших заказы от комбината ДПИ.
Я выполнила много интересных работ разного наименования и назначения, творческий азарт требовал испробовать все возможности керамики. Декоративные пласты, печные изразцы, вазы, напольные и крохотные, рамы для зеркал – малых и монументальных, подсвечники, сувениры, памятные медали, стены из декоративных плит в разных городах России. Многие работы сохранились в Петербурге: большая декоративная стена 80 кв. м (фрагмент представлен лиловым с золотом) в гостинице Петербург (бывшая Ленинград), другая часть работы погибла при трагических обстоятельствах печально знаменитого пожара в 80-х годах; огромная монументальная зеркальная рама 3х4 м, лепная, золочёная в общежитии Педагогического института имени Герцена, большой камин с зеркалом и лепными изразцами (один представлен) в правительственном здании вблизи Кисловодска и др. и др.
Я была полна сил и творческих планов, когда рухнула наша прежняя Россия, и прекратили существование сотни и тысячи заводов, в том числе все керамические заводы. В 1993 году нас отключили от финансирования и электричества. Началось разграбление брошенного на произвол судьбы богатого комбината, грабили все кому не лень: от богатых дельцов до бомжей. Брошены были склады глазурей, смальты, богатых запасов металла и дерева, станки летели кубарем по лестницам, гончарные круги выбрасывались в окна.
На этом моя творческая карьера закончилась. Хорошо, что пенсия была оформлена , многим художникам и сотрудникам комбината это стоило больших переживаний и хлопот из-за брошенных в общем беспорядке растерзанных и потерянных архивов. После 93 года бедствовали, перебиваясь «с хлеба на квас». Я бралась за любую работу. Работала преподавателем керамики в художественной школе и детском саду. Это очень интересная страница жизни, о которой я пишу в своих воспоминаниях. Не брезговала и чёрной работой – работала нянькой у тяжелобольной психически женщины, которая кричала как иерихонская труба. Денег не хватало, так как дочь училась на платном отделении текстиля Академии Штиглица.
Сейчас в моём распоряжении только маленький лабораторный муфель, где можно иногда обжечь подарочные медали-плакетки.
Чем я вдохновлялась в окружающей жизни?
- Переливами радуги в снежный зимний день.
- Большими садовыми и малыми полевыми цветами и травами
- Красотой бабочек в природе и коллекциях Зоологического музея
- Чудесными камнями Коктебеля (они были до 80 г.) – сердоликами, опалами, агатами, яшмами и окаменелостями.
Как я работала?
Днём, а часто ночью. Пот градом – грузила горячие печи (не остывшие до конца) «нырялки» (наподобие бочки), перегибаясь через высокий борт. Руки по плечи в глине, готовила цветные массы, проводила бесконечные технологические опыты, пережигала десятки раз свои композиции, добиваясь задуманного эффекта. Когда излишне усердные сторожа преграждали мне дорогу в вечернее время, я незаметно перелезала через высокую колючую металлическую ограду и проникала в мастерскую, чтобы переработать сотни кг стеклянных глыб, которые я размельчала в мельницах, заглушала, то есть вводила двуокись циркония, олово и пр. и цветные красители – медь, кобальт и пр.
Мною написаны воспоминания.
Они начинаются с истории нашего рода. Мой прадед Сергей Николаевич Тютчев был близким родственником Фёдора Ивановича Тютчева и воспитывался в семье его родителей. Дед Тютчев Николай Сергеевич был революционером-народовольцем, умер в 1924 году. Мама Тютчева Вера Николаевна – артистка балета, затем педагог хореографии. Умерла в 2004 г. (неполные 96 лет). Мы с дочерью Никой носим фамилию моего отца, героя- капитана, репрессированного и расстрелянного в 1941 г. Полностью реабилитированного в 1962 г.
Мои воспоминания последовательно описывают жизнь послевоенного Ленинграда, начиная с 1944г. Школа, училище, быт, характер взаимоотношений, художественная и театральная жизнь, вкусы, продукты, моды, психологические зарисовки, характеризующие быстро меняющееся время и людей.
Но у меня нет финансовой возможности их издать.
Если выставка доставит кому-то радость или вызовет приятные ассоциации, я буду счастлива.
Интересно, каким образом, Узбекистан сохраняет своё керамическое и фарфоровое производство? У нас же его нет. Без возрождения заводов не будет в России процветания керамики. Отдельные художники, имеющие печи, словно мыши в норе скребутся, обслуживая низкие вкусы богатых заказчиков. Пора изгнать из нашего быта низкопробный китайский ширпотреб ( я не говорю о высоких образцах) и украсить нашу жизнь замечательными массовыми изделиями керамических и фарфоровых заводов.
